— Продай!
— Ребята, в тюрьму влетите! — предупредил я.
Оба засмеялись. Объяснили, что тюрьма им не грозит. Разве что броню снимут да на фронт отправят. Цену за «вальтер» подняли до литра самогона, буханки настоящего домашнего хлеба и в придачу обещали здоровенного, как полено, сушеного судака. Даже у меня слюни потекли. Сушеная рыба со свежим хлебом и чаем. Мечта! Обмен состоялся. Выпили самогон, а потом с сушеным судаком ведро чая. Вернее, кипятка, куда бросали крошечные порции грузинского, мелкого, как пыль, чая.
Что запомнилось из дороги, которая длилась пять-шесть дней? Инвалиды на перронах. Их было много. Почти все выпившие или пьяные. Цеплялись за ноги, спрашивали, на каком фронте воевал. Один, получив несколько папирос, угостил нас с Антоном спиртом и соленым салом. Разговорились. Инвалид на тележке, с обрезанными по самое никуда ногами, расспрашивал про бои на Курской дуге. Потом сказал, когда речь зашла о погибших:
— Такие, как я, тоже из списка уже вычеркнуты.
— Брось, браток, — начал было Антон. — Все будет нормально. Не век же по перронам на подшипниках будешь ездить.
— Вот именно, что не век! С такими ампутациями долго не живут. Каждый вечер тряпки с засохшей кровью отдираю и в теплой воде культи полоскаю. А они не заживают. Лекарство одно — самогон или спирт. Дай бог год-другой протянуть, да и то вряд ли.
— Где живешь? — спросил я.
— Приютила одна бабенка. Спит со мной, хоть и брезгует. Не выгоняет, потому что каждый вечер харчи и бутылку приношу. Втроем пьем: она, бабка и я. А ребенку — пряников или сахару.
Инвалид заметно пьянел, речь стала несвязной, и мы, попрощавшись, пошли к своему вагону. Однажды остановились на полустанке. Рядом была деревня. Мы смотрели на почерневшие крыши, покосившиеся плетни. Чувствовалось, люди живут бедно. К вагонам принесли молодой картошки, огурцов. Но просили за все дорого. Мы уже истратили все деньги и растрясли свои закрома. Леня Кибалка громко возмущался:
— Не стыдно вам с фронтовиков три шкуры драть?
Одна из баб ответила:
— Ты, сынок, лепешки с лебедой не пробовал? Или хлеб с толченой корой? Мы ведь без хлеба сидим, вот только картошка да огурцы. На тряпье меняем. Пообносились, а уже зима на носу.
— Ничего, скоро победим, тогда заживем! — бодро выкрикнул кто-то.
— Пока солнце взойдет, роса очи выест. Знаешь такую поговорку? Или ты к осени немца побить собрался?
Кое-кто в вагонах нашел вещи на обмен. С хрустом грызли огурцы и заедали картошкой в мундире. Некоторые женщины, постояв, сунули харчей ребятам помоложе.
Остальное унесли с собой. Леня Кибалка ругался, пока его не осадил Таранец:
— Цыц, сопляк, глаза раскрой пошире, посмотри, как люди живут.
Челябинск встретил нас холодом и дождем. Хорошо, что захватили плащ-палатки, шинели. Нательные рубашки многие сменяли на еду. В одних гимнастерках продрогли бы до костей. Шинели и плащ-палатки Таранец категорически запретил менять. Они нас сейчас спасали от дождя. На вокзале дважды проверяли документы. Сначала милицейский патруль, потом — комендантский. Если милиционеры глянули документы бегло и сразу же возвратили, то патруль из трех человек, во главе с лейтенантом, действовал более жестко. Нас оттеснили к ограде, сержант и боец держали наготове автоматы, а лейтенант проверял документы, офицерские удостоверения. Кто-то из офицеров засмеялся:
— Опасная у вас работа. До фронта полторы тысячи верст, а вы автоматы на взводе держите.
Лейтенант, возвращая очередное удостоверение, ответил довольно резко:
— Вы, товарищи танкисты, не отдыхать сюда приехали. А наверняка ценный товар получать. Так его и охранять надо как следует.
— Все нормально, — примирительно проговорил Таранец. — Как нам быстрее добраться до нужного завода?
— Про слово «завод» забудьте. У вас в командировочном указан почтовый ящик, номер такой-то. Он вам и нужен.
Лейтенант подробно объяснил, как добраться до «почтового ящика» и посоветовал у гражданского населения ничего не спрашивать. Мы построились и двинулись к трамваю. Пока ехали, потом снова шли, я с любопытством рассматривал незнакомый мне город. Война действительно осталась где-то далеко позади. Прохожие торопились по своим делам, домохозяйки стояли в очередях возле магазинов и ларьков. Молодые девушки, наверное, студентки, в ярких платьях и кофточках, смеялись, не обращая внимания на ветер и дождь. Шагали, сбившись по двое-трое под один зонт. Глянули на нас, опять засмеялись, кто-то состроил глазки. Мы невольно подтянулись.
Военпред, с которым разговаривал в его кабинете Таранец, сообщил, что вообще-то на танки большая очередь. Люди ждут по месяцу и больше. Но для нас, по приказу Верховного, машины готовят отдельно. Курская битва еще продолжалась, шло наступление на Харьков и в направлении Донбасса, а там прямая дорога на Днепр. Конечно, о планах командования мы могли только догадываться. Но сам факт, что мы пробыли в Челябинске всего шесть дней, говорил о многом.
Ребята-танкисты, прибывшие с других фронтов, жившие в общежитии по две-три недели, рассказывали, что их привлекают к сборке танков, а на заводе работает много подростков и женщин. Разместили нас неплохо. Нам с Антоном Таранцом и еще одному лейтенанту дали отдельную комнату. С кормежкой было похуже. Даже в офицерской столовой порции давали очень скромные. По просьбе парткома завода Таранец и я выступили на собрании.
Мы оказались в щекотливом положении. Когда рассказывали о боях, как уничтожали и гнали немцев, все было ничего. Но многих интересовало, как «тридцатьчетверки» противостоят новым немецким танкам «тигр» и самоходкам «фердинанд». Пришлось уклончиво ответить, что драться с ними тяжело, но Т-34 хорошие, маневренные танки, мы берем фашистов скоростью и огнем с флангов. На нас смотрели мальчишки лет четырнадцати-пятнадцати. У одного я заметил орден Трудового Красного Знамени. Такие награды получали большие начальники, директора. А здесь белобрысый подросток с орденом, совсем не похожий на опытного специалиста.
В первый же вечер нас пригласили на ужин девушки из общежития. Собралась компания человек десять. Чтобы не ударить в грязь лицом, предварительно послали Федотыча и Леню Кибалку на рынок продать две шинели и купить харчей. Был грибной сезон, ребята взяли к самогону соленых грибов, конфет для девушек, чего-то еще. Это была отдушина и для нас, и для девушек. Мы танцевали до полуночи, каждый нашел себе пару, целовались по укромным уголкам. Большинство осталось ночевать в женской половине общежития.
Нашел себе девушку и я. Но не хочется долго говорить об этом. Мы сумели встретиться раза три. Однажды погуляли по городу, посидели в парке. Короткий и всегда немного грустный военный роман без всяких надежд на продолжение и без претензий со стороны девушки. Поэтому я до сих пор не выношу хвальбу некоторых мужиков о своих «победах». Нам тогда и в голову не приходило хвалиться. Пригрели, приласкали — огромное спасибо. Для некоторых из нас эти встречи с женщинами были последними в жизни. Все знали, что если так быстро формируют батальон (мы получали двадцать танков), то засиживаться нам не дадут.
Скажу еще, что условия труда на заводе были не то что тяжелые, а практически неподъемные. Парни и мужчины бежали на фронт при любой возможности, хотя знали, что жизнь на передовой короткая. Рабочий день официально длился двенадцать часов. Но я слышал, что практически каждый день людей задерживали на час-два, а в конце месяца или перед праздниками могли оставить и на пять-шесть часов. Аврал! Невыполненный план грозил суровыми разборками. Людей не щадили. Многие ночевали в подсобках, чтобы сэкономить лишнее время на сон. Я не рассказываю ничего нового. Люди не выдерживали, ломались, убегали. Их судили. Но таково было военное время, когда решалась судьба страны.
Челябинск был одним из важных промышленных центров страны, не пострадавший от бомбежек и дающий военную продукцию бесперебойно. В городе поддерживался жесткий порядок. Мне рассказывали, что зимой поймали четырех уголовников, пытавшихся ограбить магазин недалеко от завода. Их расстреляли на пустыре, и замерзшие трупы суток трое лежали в снегу. Это видели многие рабочие и считали, что так и надо поступать с ворами. Рассказывали и о том, как расстреляли группу мошенников, орудовавших на продовольственных складах. В числе приговоренных были две женщины. Одна во время следствия пыталась забеременеть, чтобы избежать расстрела.
Удалось ей или нет, неизвестно. Но от высшей меры она не спаслась. С уголовниками не церемонились.
Обратный путь оказался куда быстрее. Эшелон с танками шел практически без остановок. Два паровоза тянули состав с ветерком. Две зенитки и несколько пулеметов защищали нас с воздуха. Бомбежки эшелон миновал. Сидели в теплушках, вспоминали Челябинск. Больше всех переживал Леня Кибалка. За эти дни он так крепко привязался к своей девушке, что готов был жениться. Вез с собой ее фотографию и без конца заводил со мной разговор о своих чувствах. Я его не перебивал, а ребята посмеивались.
